День гнева. Новая сигнальная [сборник Литрес] - Север Феликсович Гансовский

– Таньти!

Виктор проталкивался через толпу.

– Здравствуй! Отличный вечер, верно?

Она кивнула, потом невесело спросила:

– Ну?

Он заторопился:

– Уверен, тебе понравится. Там ребята такие энтузиасты… Давай твой костюм. Понимаешь, сами собрали зал, разработали акустику, аппаратуру вырывали просто с мясом, где могли… Ну давай же я понесу костюм.

– Ничего. Он легкий.

– Дай его сюда! – В его голосе прозвучала обида. Он остановился и посмотрел на нее в упор. – Это же ровно ничего не значит, если ты дашь мне костюм. Ничего ни в чем не меняет.

Она молчала.

Виктор отвернулся и закусил губу.

– Слушай, знаешь, это в конце концов надоест – вот так расталкивать мертвого.

На миг ей стало даже забавно: хватит ли у него решимости поссориться с ней?

Но он уже смягчился и вздохнул:

– Пошли.

Рослый юноша в накидке, уже вышедшей из моды, и тоже со сложенным костюмом в руке задержался на них взглядом и чуть усмехнулся. Потом через несколько шагов он оглянулся и посмотрел на Таньти внимательнее.

Она равнодушно опустила глаза и взяла Виктора под руку. Сколько она уже видела таких взглядов! Сколько видит их каждый день!

Внутри в корабле они надели костюмы, и Виктор стал рассказывать, что в Ленинграде осваивается вертикальный подъем. Потом бортпроводник проверил костюмы, задернул над ними покрывало. Несколько секунд вливалась вода, по общему радио раздалось: «Старт!» Началась перегрузка. Равномерно и глубоко вдыхая, Таньти думала о том, что она все-все знает наперед. И то, что Виктор будет дальше говорить о вертикальном подъеме, и то, что он предложит ей поехать завтра вечером в Ленинград, и даже то, что она согласится поехать.

Перегрузка кончилась, но воду не выливали, поскольку через несколько минут начиналось торможение. Это был самый короткий перегон от Земли – всего пять тысяч километров. Корабль подтянули к посадочной. Те, кому нужно было пересаживаться здесь, сошли в зал ожидания.

Станция была небольшая, недавно построенная. Атмосферы не было, сидеть приходилось в костюмах. Впрочем, и сидеть было неудобно из-за очень меленькой силы тяжести.

Настроившись на волну Виктора, Таньти спросила, сколько придется ждать.

– Час… Понимаешь, если б туда были прямые рейсы – на «Ласточку», там и горя не знали бы. В том-то и дело, что пересадка и ждать час. Поэтому у них и народу мало… Хочешь, пойдем пока во второй зал, там телеэкран?

– Выйдем лучше наружу.

Неуклюжие, в широких костюмах, держась за руки, они пошли к выходу. В тамбуре, когда за ними закрылась дверь, вспыхнула красная надпись: леера не отпускать…

Они взялись за кольца на леерах и вышли на веранду, которая опоясывала залы ожидания. Здесь уже стояло человек семь-восемь.

Таньти подошла к перилам. За тонкой металлической пластинкой пола зияла черная бездна космоса. Не было ни верха, ни низа. Вернее, низ считался просто по привычке: от головы к ногам. Земля висела над ними, огромная, выпуклая. Они были сейчас в ночной стороне. Станция освещалась бледным лунным светом. Было мрачно.

В ушах Таньти прозвучал голос Виктора:

– Смотри, они строят здесь герметичный зал.

Она оглянулась. Двое парней несли ребристую балку конструкции. Один посмотрел ей в лицо, улыбнулся, сделал знак, чтобы она показала ему длину своей личной волны. Таньти отрицательно покачала головой.

Без событий протянулся час, подошел корабль.

Пьеса была современного автора. Но историческая. Называлась пьеса «Симптом».

Таньти и Виктор попали в зал за десять минут до начала. Силы тяжести на «Ласточке» тоже но было, но в театре они смогли наконец освободиться от костюмов. Сложили их и поплыли в зал. Он и в самом деле был оригинальный. Цилиндрический, с вогнутым полом и потолком. До начала спектакля вращение не включали – берегли энергию.

Прежде Таньти очень нравилось витать в невесомости, и чем больше народу было в таких случаях, тем веселее получалось. Но сейчас толкотня в воздухе вызывала у нее лишь раздражение. Они зацепились за леер.

Виктор заглядывал ей в глаза.

– Обрати внимание, как они сделали. Вот такие залы теперь всегда будут на внеземных. Пол и потолок взаимно заменяются. Если показывать пьесы с невесомостью, зрители садятся по всему кругу. А когда исторические вещи или такие, где действие происходит на Земле, тогда места занимают только с одной стороны… И вообще тебе тут понравится. Ребята такие талантливые. Режиссер отличный.

Наконец дали звонок. Ударил гонг. На матово-черном экране вспыхнуло лицо. Молодое, худощавое, усталое, озаренное надеждой и тревогой. Далеким отголоском запела труба.

– Вглядись, – шептал Виктор. – Это у них лучший актер. Симптом. Главная роль.

Лицо погасло. Экран перерезала огненная стрела – трещина. По этой трещине он раздвинулся. Вспыхнула и исчезла надпись: «ПРОЛОГ. В 2100 ГОДУ».

На вершине скалы стояли юноша и девушка. Был рассвет.

Девушка сказала:

– Какое странное лицо там, в музее на портрете. Неужели этот человек действительно был? – Она присела на камень. – Знаешь, я вспомнила легенду. Из самой древней истории. Однажды в Риме разверзлась пропасть. И голос из глубины сказал, что римляне должны бросить туда самое дорогое, что у них есть. Иначе город погибнет. Тогда один молодой воин – его звали Матросов – сказал, что лучшее у Рима – это храбрость его сыновей. И сам бросился в бездну. Помнишь?

– Ты ошиблась, – ответил юноша. – Забыла. Молодого римского война звали Курций. А Матросов – это не легенда. Он был. Он жил…

Началась пьеса…

Таньти с Виктором вернулись на вокзал в десять. Темнело. Они прошлись до второго квартала.

– Ну как тебе понравилось?

Она устало пожала плечами:

– Не знаю…

Она и не думала о пьесе.

Виктор помялся:

– Слушай, что, если завтра съездить в Ленинград? Вечером. Там у меня чудесные парни, друзья.

– Как хочешь.

– А ты как?

– Мне все равно.

Ей действительно было все равно. Глубоко безразлично. Она ведь все наперед знала, как что будет.

Повернули за угол.

Дежурный приплясывал у входа.

Увидев Таньти, он кинулся к ней:

– Слушай, я тебя уже три часа жду. Не ухожу. Тебе радиограмма из космического Центра. Они все живы!

Она взяла зеленый листочек. У нее чем-то заволокло глаза. Ничего не могла прочесть. Не понимала.

Весь огромный мир умолк. И в этой тишине раздавался голос дежурного:

– Они живы. Все пятеро. Понимаешь, они ушли от ракеты и что-то случилось. Они никак не могли вернуться… Обвал или землетрясение. Но теперь все в порядке.

Мир ожил для Таньти. Ударил колокол, и звуки заполнили вселенную. Разом заиграли оркестры в залах театров. Запело напряжение в приборах. Зеленые океанские волны, шурша, накатились на гальку берегов. Заговорили и засмеялись